восемь занимали высокие судебные должности в своих штатах, но почти все они были видными политическими деятелями.32 Они рассматривали свою работу в суде как продолжение своей общей политической деятельности; некоторые из них даже продолжали оказывать политическое влияние, писать политические статьи для газет и передавать патронаж федералистов в своих округах, сидя на скамье подсудимых.

Вероятно, самым ярким примером магистерского поведения судей в 1790-х годах был политический характер их обвинений большим присяжным. Эти обвинения были не просто узкими трактатами о тонкостях права; это были широкие политические заявления, которые часто печатались в газетах, а затем перепечатывались и распространялись по всей стране. Судьи-федералисты воспользовались этими торжественными случаями, чтобы разъяснить гражданам их обязанности и ответственность за поддержку зарождающегося национального правительства и раскритиковать тех, кто, как им казалось, выступал против федералистской администрации.33 Поначалу подобное политическое поведение не показалось большинству людей нетрадиционным: колониальные судьи часто читали присяжным лекции о политике.34 Подобная практика была лишь одним из аспектов досовременного магистерского характера судов XVIII века. Например, во время суда над мятежниками во время Восстания виски никто не возражал против четких указаний судьи Уильяма Патерсона присяжным признать подсудимых виновными. Что касается намерений подсудимых, судья Патерсон заявил: "К несчастью, нет ни малейшей возможности для сомнений. . . . Преступление доказано". Подобные указания все еще считались обычными в конце XVIII века.35

Поэтому вполне понятно, что вспыльчивый и резкий Сэмюэл Чейз из Мэриленда, назначенный в Верховный суд в 1796 году, не видел ничего плохого в том, что, сидя на скамье подсудимых, он открыто выступал от имени федералистов. Более того, он, вместе с Бушродом Вашингтоном, своим коллегой по Верховному суду, даже открыто агитировал за переизбрание президента Адамса в 1800 году. Чейз делал только то, что, по его мнению, оправдывало его положение политического авторитета и магистрата.

Поскольку многие люди в 1790-х годах продолжали рассматривать федеральных судей как политических магистратов, первые Конгрессы возложили на них удивительно много несудебных обязанностей, включая проведение переписи населения и работу в комиссиях по сокращению государственного долга. Почти во всех случаях судьи охотно принимали эти административные обязанности.36 В 1802 году Гамильтон подвел итог традиционной точке зрения, отметив, что судьи по должности являются хранителями мира и должны делать больше, чем просто выносить решения. Их обязанности были двоякими: "судебными и министерскими", причем министерские обязанности "выполнялись вне суда и часто без его упоминания".37

Почти сразу после назначения Джея председателем суда Вашингтон обратился к нему за дипломатическим советом по поводу кризиса в Нутка-Саунд в 1790 году, и Джей не постеснялся дать его в письменном виде. Ведь он одновременно исполнял обязанности государственного секретаря и председателя Верховного суда, пока ждал возвращения Джефферсона из Франции в 1789 году. Председатель Верховного суда Джей также дал письменный ответ, когда министр финансов Гамильтон попросил его предоставить проект прокламации о нейтралитете в апреле 1793 года. Позже Джей изложил свои идеи относительно американского нейтралитета в обвинении большого жюри, которое было опубликовано в газетах и которое правительство отправило за границу в качестве официального объяснения своей позиции.38 Хотя назначение Джея специальным посланником в Британию в 1794 году для предотвращения надвигающейся войны вызвало определенную оппозицию в Сенате, большинство чиновников не видели ничего неуместного в том, что председатель Верховного суда выполняет такую дипломатическую миссию. Позже, в 1799 году, председатель Верховного суда Оливер Эллсворт возглавил миссию, направленную для ведения переговоров о прекращении квазивойны с Францией. Более того, на протяжении всего своего пребывания на посту верховного судьи Эллсворт неоднократно давал советы федералистской администрации по политическим вопросам и даже по вопросам, связанным с уголовным преследованием.39

На самом деле федералисты надеялись, что федеральные суды помогут разрушить лояльность штатов и национализировать общество. Федеральное законодательство по Конституции, в отличие от законодательства Конфедерации, проникало сквозь мембрану суверенитета штатов и действовало непосредственно на индивидов - одна из самых радикальных черт нового национального правительства. Сенатор Уильям Патерсон, впоследствии помощник судьи Верховного суда, сказал во время разработки Закона о судоустройстве в 1789 году, что он ожидает, что федеральные суды "донесут закон" до людей, "до их домов, до их дверей", чтобы "мы думали, чувствовали и действовали как один народ".40

Однако, учитывая сильную лояльность большинства американцев к своим отдельным штатам, такое расширение полномочий федеральных судов должно было происходить осторожно. Верховный судья Джей прекрасно понимал, что "у федеральных судов есть враги среди всех, кто боится их влияния на дела штатов". Таким образом, противоречивые мнения окружных судов, окружные суды в целом и другие проблемы федеральных судов "должны быть исправлены тихо", поскольку, как сказал председатель Верховного суда Джей сенатору от Нью-Йорка Руфусу Кингу в 1793 году, если "все недостатки будут выставлены на всеобщее обозрение в ярких цветах, появится больше врагов, а трудность их исправления возрастет".41

Опасаясь, что суды штатов могут подорвать национальную власть, федералисты составили Акт о судоустройстве 1789 года таким образом, чтобы повысить вероятность того, что первоначальная подача федеральных дел будет осуществляться в федеральные суды первой инстанции, а не в суды штатов. Это уменьшало необходимость федерального апелляционного пересмотра решений судов штатов, особенно решений по искам британских кредиторов, что могло привести к неприятным конфликтам между федеральной судебной системой и судебной системой штатов. Именно такое дело о британских долгах, Ware v. Hylton, начатое в федеральном суде, дошло до Верховного суда в 1796 году. Суд постановил, что согласно статье Конституции о верховенстве, договоры Соединенных Штатов имеют преимущественную силу перед законами штата Вирджиния - важный прецедент для установления национальной власти. В том же 1796 году суд в деле "Хилтон против Соединенных Штатов" гарантировал, что новое федеральное правительство будет обладать достаточно широкими налоговыми полномочиями, чтобы удовлетворить свои потребности, и снова проиграл дело Вирджинии против федерального налога на кареты. Это дело стало настолько важным прецедентом в отношении возможности федерального правительства извлекать доходы из своих граждан, что Александр Гамильтон временно оставил свою частную юридическую практику, чтобы выступить в суде от имени правительства; это был единственный раз, когда он выступал в суде.

Этими решениями суд, в котором доминировали федералисты, продемонстрировал свое желание заявить, что Соединенные Штаты представляют собой единую нацию, состоящую из одного народа. Однако в деле "Чисхолм против Джорджии" (1793) суд перегнул палку. Он постановил, что штат Джорджия не имеет иммунитета от исков граждан другого штата. Это решение представляло собой настолько серьезное посягательство на суверенитет штата, что не могло устоять; даже федералисты в Массачусетсе были потрясены им. Законодательные собрания многих штатов призвали принять поправку к конституции, которая отменила бы решение Чисхолма и не позволяла бы штатам судиться с